Летом 1898 года я решил побывать в верховьях Большого Зеленчука и особенно в лесах, растущих в этой местности, кроме того осмотреть обстоятельно высокий хребет Абишира-Ахуба, идущий между Зеленчуком и Лабой, ознакомиться, насколько позволят обстоятельства, с фауной этих мест и, наконец, окончательно разрешить вопрос о том, водятся ли до сих пор зубры в верховьях Зеленчука и в местах, лежащих рядом с ними. Для этих целей и с одним проводником отправился из Псебая в станицу Зеленчукскую, представляющую последний, если не считать Зеленчукского монастыря, населённый пункт в долине Большого Зеленчука. В этой станице я должен был встретиться с моим будущим спутником С.О. Давидовичем, запастись провизией, нанять проводников и затем уже отправиться в горы. Из Псебая мне надо было ехать по продольной долине, которая тянется между отрогами Главного Кавказского хребта и Чёрными горами, отстоящими в этой части Кубанской области средним числом вёрст на 60 от главной цепи и идущими почти параллельно ей. Дорога наша шла по этой долине на протяжении вёрст 70 и проходила через станицу Преградную и Сторожевую до самой Зеленчукской, от которой уже круто поворачивала вправо, вверх по долине Б. Зеленчука.

Около Псебая мы верхами переправились вброд через М. Лабу и поехали вверх по реке Андрюку, предполагая переночевать на караулке Дженту, где живут два егеря Кубанской великокняжеской охоты. Караулка расположена в неглубокой долине и почти со всех сторон окружена лесом. С ней открывается очень красивый вид на горы, внизу покрытые лиственным лесом, а вверху густым ельником. Я с особенным удовольствием смотрел с крыльца караулки на эти дорогие для меня по воспоминаниям места, где зимой 1895-1896 года очень удачно охотился с егерями Кубанской охоты за дикими кабанами.

На следующее утро мы выступили из караулки в числе пяти человек: я, мой проводник и три егеря, которым приказано было объехать горы на правой стороне Б. Лабы. С ними мне приходилось путешествовать вёрст 20, до моста, недавно построенного через Б. Лабу одним лесопромышленником на месте бывшего здесь раньше зыбково висячего черкесского мостика из плетней, по которому могли переходить через реку только пешеходы, да перегоняться за один раз не более 2-3 штук овец.

На протяжении вёрст двух от караулки наш путь тянулся по болотистому месту, густо затянутому зелёным травяным покровом. Такие места, очень сходные с болотами севера, встречаются, как известно, на горах Кавказа не особенно редко и принадлежат в большинстве случаев не к моховым болотам, а к так называемым травяным, или к болотам кислых трав. Происхождением своим они обязаны как обилию атмосферных осадков на горах Западного Кавказа, так и обилию вод, стекающих с гор. В упомянутой уже продольной долине таких болот очень много. Некоторые из них, в том числе и описываемое здесь, лежат не в котловинах, а на плоских местах или даже на возвышенных водоразделах, и, подобно болотам севера, имеют иногда более или менее выпуклую форму с значительно поднятым центром. Даже на таких возвышенных местах почва и корни трав так сильно пропитаны водою, что нога человека погружается в неё выше, чем по щиколодку. На этих болотах растёт Equisetum palustre, Tupha latifolia, Butomus umbelatus, Hippuris vulgaris, Phragmites communis, несколько видов Carex и т.д.

За болотом дорога наша на протяжении нескольких вёрст тянулась по лесу, а затем вышла в долину Б. Лабы, где с левой стороны река окаймлялась широкой, совершенно ровной поляной, покрытой хорошей травой. С этой поляны открывается очень красивый вид на гору Ахмет, вершина которой с южной стороны, где гора подмывается Лабою, имеет форму мыса, обрывающегося отвесной скалистой стеной, вероятно, не менее, как в сотню саженей высоты. На север гора Ахмет спускается больше полого, покрыта лесом и даёт начало небольшим речкам, текущим в Лабу.

Проехав ещё вёрст 10 вверх по левой стороне долины Лабы, мы добрались, наконец до давно ожидаемого моста, где предполагали отдохнуть часа два и покормить лошадей. Лабу здесь стеснили скалы, и она из большой реки, шириной аршин в 70, сразу превращается в очень быстрый, узкий (не шире аршин 20-ти) поток, через который перекинут мост. Этот мост сократил мой путь вёрст на 60, избавив меня от необходимости ехать через Зассовскую станицу, находящуюся на Б. Лабе в 35 верстах ниже Псебая.

Так как в горах в последние дни стояла хорошая погода, то вода в Лабе была очень чиста и имела нежный зеленовато-синий цвет. С удовольствием мы расположились на берегу этой красивой реки под тенью редких одиночно-стоящих деревьев, и тотчас каждый из нас принялся за своё дело: двое из моих спутников отправились ловить форель, которая водится здесь в довольно большом количестве, двое принялись разводить огонь и кипятить воду для чая, а я пошёл побродить по соседним местам, в надежде найти что-нибудь интересное. Счастливее всех оказались наши рыболовы, которым в полчаса удалось поймать более десятка форелей.

Я забыл сказать, что в лесах и на полянах, через которые пролегал наш путь, мы видели много кабаньих следов и кое-где следы оленей и диких коз.

Переехав через Лабу, мы направились вниз, вдоль её левого берега, а вскоре затем свернули на восток, в долину небольшой речки Псемён и, придерживаясь южного склона горы Шелох (5527 ф.), доехали часам к 6 вечера до станицы Преградной. Почти вся эта дорога, по которой с удобством можно ехать только верхом, имеет очень живописные окрестности и то спускается вниз, в глубокие балки, то поднимается на высокие горы. По сторонам её всюду виднеются изумрудно-зелёные горные луга, леса и перелески, а на Шелох, кроме того, высокие желтоватые скалы. Ещё более красивые места открываются вдали, на восток, а особенно на юг, где лесистые горы постепенно поднимаются всё выше и выше и представляют целый лабиринт хребтов, ущелий и долин.Станица Преградная расположена на левом берегу Урупа, на высоте слишком 200 ф., у южного конца так называемого Урупского ущелья, у входа в которое поднимаются два великана, Шелох (5527 ф.)*) и Баранаха (5589 ф.). Очень красив вид со станицы на Баранаху, внизу более или мене пологую, а вверху скалистую и крутую, как стена. Вершина её даже в ясные дни часто бывает скрыта в облаках, и тогда гора представляется ещё величественнее.

В Преградной я пробыл двое суток у моего хорошего знакомого, отца Георгия Горыча. От него и его жены, которая в течении нескольких лет ведёт метеорологические заметки, я узнал интересные данные о климатических особенностях этой местности, где они живут уже более десяти лет. Жена отца Егора сообщила мне между прочим, что в станице Преградной, имеющей вообще довольно прохладное лето, которое обуславливается, с одной стороны, возвышенным положением местности, а с другой - близостью высоких гор, первые утренники случаются очень рано, обыкновенно между 3 и 7 августа, а первый снег выпадает между 5 и 10 сентября. Зимы, по её словам, только в последние 3 года (1895-98) отличались большей или меньшей суровостью, раньше-же были очень теплы и почти безснежны (снег выпадал много раз, но очень скоро таял). Морозов больше 5° в то время почти не случалось, а в полдень даже в середине зимы температура поднималась иногда до +12° или 15°Р. Ясные дни бывают здесь сравнительно редко, притом летом реже, чем зимою. С 1-го ноября 1895 года по 1-е ноября 1896 года более или менее ясных дней было 163, сильно пасмурных 111, а таких, когда в течение большей части суток шёл дождь или снег, 91. В следующем году (по 1-е ноября 1897 года) более или менее ясных дней было 208, сильно пасмурных 125. Плоды и ягоды созревают здесь на целый месяц позднее, чем на равнинах Северного Кавказа. Вишни, напр., поспевают в конце июля и держатся на деревьях до Успения; то-же можно сказать и о малине. Яблоки скороспелые начинают поспевать только в августе, обыкновенные же, а также груши и алыча (Prunus divaricata) в сентябре. Арбузов, дынь и помидоров здесь даже не сеют, так как они вовсе не вызревают. Клубника на полях поспевает в первой половине июля, а огурцы в конце июля. Проезжая на возвратном пути через Преградную 15-го июля, я, действительно не нашёл здесь ни зрелых вишен, ни огурцов, ни малины. Просо и греча около Преградной убираются только в сентябре.

Во время пребывания в Преградной мною было предпринято 2-3 прогулки по окрестностям станицы. Из птиц чаще других попадались мне в это время стрижи, чеканы, жаворонки и овсянки, дрозды, сарычи и т.д. Городская ласточка (Hirando urbica) водится в Урупском ущелье, где на каждом шагу видишь видишь прилепленные к скалам её гнёзда. Здесь-же рядом с нею живёт и чёрный стриж (Cypselus apus), альпийская ворона (Fregilus graculus) и скалистая ласточка (Cotyle rupestris). Горный стриж (Cypselus melba) также попадался мне в этих местах, но гораздо реже. В станице очень часто встречается деревенская ласточка (Hirundo rustica L.), иволга, хохлатый жаворонок, чёрный дрозд (Merula vulgaris Ray), зяблик (Fringilla coelebs), а в окрестностях её мухоловка (Muscicapa griseola), чёрноголовая сойка (Garrulus Krinickii Kalen.), сарыч (Buteo Menetriesi Bogd.). Кроме того, здесь-же я видел стервятника (Neophron percnopterus L.) и несколько старых грифов (Gm.). В лесах, окружающих станицу, водится до сих пор довольно много медведей, диких свиней, коз и оленей. Лет 15 тому назад преградненским охотником была убита пантера (Felis pardus L.), которая, как выяснилось в последние годы, не составляет редкости в горах Кубанской области. По словам здешнего лесничего О.Г. Шветтыша рёв её часто и теперь пастухи-черкесы слышат в горах.

У Преградной я видел интересного кота - помесь домашней кошки с диким котом. Ростом он заметно больше домашнего и имеет хвост сильно пушистый, в особенности на конце (совершенно как у дикого), но отличающийся почти однообразной чёрной окраской; таким образом чередующиеся чёрные и серые кольца хвоста дикого кота у него выражены гораздо слабее. Уши внутри покрыты длинными (более 1 дюйма) редкими волосами. Зимой этот кот бывает покрыт очень пушистой и гораздо более длинной шерстью, чем домашние коты; особенно пушист бывает хвост, к концу как-будто утолщающийся и кажущийся обрубленным. Волоски внутри ушей делаются гуще и в виде щётки торчат из уха. Цвет кота тёмно-сенрый с чёрными пятнами, но не полосами, как у дикого. Нравом этот кот отличается несколько от домашнего: он никогда, напр., не ночует в комнатах и даже зимою большую часть времени проводит на открытом воздухе, но в общем имеет смирный нрав *).

Дорога до Сторожевой и Зеленчукской станиц тянется по продолжению той-же продольной долины о которой было уже сказано. Она и здесь очень живописна и представляет в общем такой-же характер, как и перед Преградной. С северной стороны её возвышается обрывающийся к югу очень круто хребет Чёрных гор с вершинами Баранаха, Больше и Шисса (5284 ф.). Хребет этот поднялся, без сомнения, позднее Главного, в то время, когда с этого последнего стекали уже к теперешней долине Кубани многие реки; по этой причине они не направились вдоль начавшего подниматься хребта Чёрных гор, а размывали его, всё более и более углубляя своё ложе, и таким образом проделали для себя те гигантские ворота, которые мы видим теперь. К последним принадлежит Урупское ущелье, ущелье Б. Зеленчука (между горами Больше и Шисса), ущелье М. Зеленчука, Кубани и т.д. Поднятие хребта Чёрных гор относится, как известно, к меловому геологическому периоду.

Зеленчукская станица, с которой должно было начаться теперь наше настоящее путешествие по горам, расположена на правом берегу Б. Зеленчука, на высоте приблизительно 2800 ф. над уровнем моря. С неё в хорошую погоду открывается прекрасный вид на горы: виден весь хребет Абишира-Ахуба, на который и стремился в это лето, Чилик (10626 ф.) и горы в верховьях Зеленчука и Маруха; но особо замечателен вид со станичной площади на Эльбрус. Правда, отсюда открывается только верхняя, покрытая вечным снегом часть его, но она видна так ясно, так отчётливо, блестит таким ослепительным блеском, кажется такой близкой (не более 10-15 вёрст) и, наконец, поднимается как-будто-бы тут-же среди покрытых яркой зеленью невысоких гор, производит чарующее впечатление. В действительности до неё отсюда по прямой линии целых 90 вёрст. Немалым украшением станицы и её окрестностей надо считать и Зеленчук, довольно большую (шагов 40-50 в ширину) горную речку, которая с шумом несёт холодную чистую, зеленовато-голубую воду.

Из Зеленчукской станицы я отправился в горы вместе с С.О. Давидовичем, с которым ещё раньше условился ехать в верховья Зеленчука. Проводниками нашими были два кабардинца, жители Касаевского аула и один казак. Последний должен был оставаться при палатке, когда мы будем куда-нибудь уходить и смотреть за лошадьми.

Выехав из станицы, мы очутились на самой середине просторной и очень красивой долины Б. Зеленчука. Она здесь почти лишена леса, но всюду покрыта сочной, свежей зелёной травой. С каждой верстой долина становилась заметно теснее, а горы, идущие по бокам её, выше и выше. К сожалению, дождь, который большую часть дня шёл не переставая, не дал нам насладиться вполне поездкой по этой красивой местности.

Часам к четырём пополудни мы добрались до монастыря, известного под именем Свято-Александро-Афонской Зеленчукской пустыни. Она находится в 25 верстах от станицы Зеленчукской; выше её нет уже постоянных человеческих жилищ (если не считать одной лесной караулки) в долине Б. Зеленчука. До неё проложена теперь довольно порядочная колёсная дорога. Кроме красоты местоположения, богатства растительности, монастырь и его окрестности отличаются ещё хорошим здоровым климатом. В этом месте, находящимся под защитой гор, не бывает ни сильных ветров, ни снежных метелей: кроме того, лето здесь довольно прохладное вследствии близости гор и высокого положения местности над уровнем моря (около 3300 фут.), а зима без сильных морозов. Всё это вместе с обилием леса и воды способствовало возникновению здесь поселений ещё в отдалённые прошлые времена. Кроме развалин церквей в этом месте находятся остатки широкой (в 3 сажени), вероятно, городской стены, кладбища и очень многих построек, которые были разбросаны на протяжении трёх вёрст по правой стороне Зеленчука. До основания монастыря здесь находилось 3 полуразрушенных церкви. Одна из них очень мала, стоит ниже других, обросла со всех сторон кустами и деревьями: несколько деревьев порядочных размеров (около 4 вершков в диаметре) выросло и на крыше её. Нижняя, широкая часть этого миниатюрного храма уже наполовину разрушилась; над нею возвышается лучше сохранившаяся цилиндрическая часть с узкими, высокими окнами, напоминающими бойницы, и с плоским куполом. Растущие на крыше и сводах церкви деревья, качаясь во время ветра, не мало способствуют разрушению её. Церковь эта находится саженях в 100 от монастыря. Недалеко от неё найдено в лесу древнее христианское кладбище с гробницами, сделанными, как сообщается в брошюре, посвящённой описанию зеленчукских храмов *), из трёх плит и закрывающимися сверху одной маленькой четырёхугольной плитой. Она располагалась над головой покойника, не покрывая прочих частей его тела. Одна часть кладбища размыта потоком, впадающим в Зеленчук. В русле потока лежат плиты гробов, и в крутых берегах его видны остатки гробниц, в которых заключены кости. На кладбище находятся гробницы не только взрослых людей, но и детей. Последнее доказывает, что бывшее зеленчукское поселение не было исключительно монастырским. Два прочие храма, менее пострадавшие от времени, возобновлены, и в них совершается теперь богослужение; но они имеют ещё меньшую величину, чем первый - один из них всего лишь 15 аршин в длину и в ширину. Своды их были сделаны из очень хорошего кирпича, а стены из слегка отёсаного прочного камня. Они имели толщину около 2 аршин. Последнее время эти храмы стояли без штукатурки, которая, как говорят, обвалилась лет 40 тому назад от дождей и от того, что горцы стали загонять в церкви во время непогоды скот и разводить огонь. Архитектура храмов и немногие уцелевшие изображения святых в чисто греческом стиле показывают, что храмы эти были построены под руководящим влиянием греческого духовенства. Указателем древности их служит крест, найденный на берегу Зеленчука, с греческой надписью и обозначением 6521 года от сотворения мира *) (соотвествует 1013 году от Р.Х.), а также интересная греческая надпись, с обозначением XIII столетия, на каменном памятнике, находящемся в лесу по правому берегу Зеленчука и приблизительно верстах в 15 выше монастыря. Автор упомянутой уже брошюры полагает, однако, неизвестно на основании каких соображений, что зеленчукские сооружения должны быть отнесены скорее всего к VI столетию по Р.Х., ко времени Юстиниана. Все храмы эти, вероятно, были построены колонистами-греками, поселившимися на Кавказе в средние века с торговой целью среди полудиких туземцев Кавказа. Подтверждением этого предположения может служить и то обстоятельство, что церкви, подобные зеленчукским (напр., в верховьях Кубани и долине Теберды), построены на труднодоступных и удобных для обороны местах, напр., на скалах или в тесных ущельях.

Около монастыря долина Зеленчука становится значительно теснее, окаймляется довольно высокими скалистыми горами и почти сплошь покрыта лесом, который растёт не только внизу, у дна её, но и по скалам; во многих местах он так густ, что скалы едва проглядывают сквозь него. Он состоит здесь из вяза (Ulmus), дуба, бука, берёзы, ольхи, рябины, граба, бузины и некоторых других лесных пород. Вверху, на скалах, виднеются кое-где сосны. Травянистые растения представляют ещё большее разнообразие, и многие из них принадлежат к настоящим горным видам. Из них обращает на себя внимание Spiraea crenata, украшенная длинными метёлками жёлто-белых цветов, а также крупные колокольчики (Campanula), гепцианы, Aconitum и т.д. Немного выше монастыря начинает попадаться чемерица (Veratrum album), встречающаяся на Кавказе на более или менее высоких местах, включая и альпийские луга.

На скалах против самого монастыря мы видели двух серн. Охота на них в этих местах, почти сплошь покрытых лесом, очень трудна, да здесь, вероятно, по близости и нет охотников; по этим причинам серны чувствуют себя в большей или меньшей безопасности и не боятся показываться на глаза. В этих же местах нередко попадаются дикие кабаны и медведи; что же касается птиц, то их вследствии дождя, который шёл почти целый день, мы видели очень мало.

В этот же день мы проехали от монастыря вверх по долине Зеленчука ащё вёрст 10 и на одной поляне недалеко от речки расположились на ночлег. Поляна эта находилась на высоте 3500 ф. над уровнем моря.

На следующий день мы продолжили путь по довольно хорошей дороге, проложенной по левой стороне Б. Зеленчука. Она шла по полянам, по лесу. По сторонам её везде открывались очень красивые виды. Часам к 11 утра мы доехали до места, известного под именем "Старого (древнего) Жилища". Место это получило такое название потому, что на нём, как мы увидим вскоре, в прежние времена также существовали какие-то поселения, следы которых сохранились до сих пор почти на всех здешних полянах, а кое=где и в лесах.

Между "Старым Жилищем" и монастырём на протяжении вёрст 25 Зеленчук встречает сначала хребет Абишира-Ахуба, а затем горы Мыцешта, которые заставляют его сделать два крутых поворота в правую сторону. Течёт он на всём этом протяжении очень быстро в узком глубоком ущелье, которое, за исключением маленьких полянок, разбросанных по берегам речки, всюду покрыто лесом. Большая часть его растёт по страшным кручам. Вблизи монастыря он состоит, как уже было сказано, из различных лиственных пород, а верстах в 15-20 от него начинают мало-по-малу входить в силу хвойные насаждения. Кроме упомянутых ранее древесных пород в этом ущелье встречается клён (Acer platanoides), ясень, сосна, кавказская пихта и ель; последняя, впрочем, в ограниченном количестве. Из кустарников здесь часто попадаются два вида крыжовника, жимолость, много малины и особенно смородины. Последняя во многих местах растёт буквально на каждом шагу, образуя высокие кусты, унизанные длинными кистями ягод. Кое-где встречается  можжевельник (Juniperus communs), но сравнительно редко.

В предыдущих своих статьях я уже несколько раз указывал на то, что долина каждой из более или речек Кубанской области по своей флоре заметно отличается от других, даже довольно близких к ней долин. Таким образом, полное отсутствие в долине Зеленчука папоротника-орлика, который в более западных частях Кубанской области сплошь покрывает почти все поляны и является настоящим врагом земледельца, самшита (кавказская пальма, Buxus sempervirens), плюща, жасмина, (Philadelphus coronarius) очень сильно отличает флору этой долины от флоры верховьев Пшехи, отстоящей отсюда вёрст на 120. Даже от долины М. Лабы долина Зеленчука в этом отношении отличается заметно. В первой, напр., жасмин образует местами почти сплошные заросли, а во второй я его не встречал вовсе.

Около "Старого Жилища" долина Зеленчука имеет не только замечательно красивый, но какой-то особенно нежный, привлекательный вид. Надо заметить, что в этом месте в Зеленчук впадает довольно большая речка Кизгыш (Хыздыш - на картах Кавказа), которая течёт под прямым углом к Зеленчуку, а в двух верстах отсюда сам он составляется из двух речек, Псыжа и Иркыза (Речепста); наконец ещё на 2 версты выше в Псыж впадает речка Софиа. Таким образом, около "Старого Жилища" долина Б. Зеленчука разделяется веерообразно на несколько отдельных долин и поэтому сильно расширяется, образуя плоское, почти ровное дно. Оно представляет целый ряд широких больших полян, вокруг которых располагаются красивые берёзовые и сосновые рощи. Всё это окружено ещё крутыми, очень высокими горами (Хизчерцахро - имеет 10524 ф. в высоту), внизу покрытыми лесом, а вверху - громоздящимися друг над другом уступами скал. Это живописное местечко, представляющее так много удобств для жизни человека и, при том, столь удобное для защиты от врагов, не могло, как и местность около монастыря, не обратить внимания и не привлечь к себе древних колонистов Кавказа *). Действительно, здесь почти на всех полянах и во многих местах и в лесу мы видим кучи камней, имеющих вид правильных четырёхугольников и представляющих, очевидно, остатки разсыпавшихся стен домов или других каких-нибудь построек. На полянах, окружающих лесную сторожку, находящуюся при впадении Кизгыша в Зеленчук, остатки человеческих жилищ видно почти на каждом шагу. Не доезжая версты до караулки, легко заметить четырёхугольное пространство, десятины в полторы или две, которое было когда-то обнесено стеною и, вероятно, рвом. Может быть здесь находилась та самая крепостица, которая защищала колонию с севера. В одном месте, где остатки её стен лучше сохранились, можно заметить, что они были сложены из округлённых водою крупных речных валунов. В многих местах на полянах и между деревьями видны камни, сложенные в кучи, которые напоминают могилы черкесов и других горцев Кавказа, но значительно больших размеров. Остатки стен, валов и следы рвов заметны и в долинах упомянутых уже притоков Б. Зеленчука.

Поляна, на которой расположена лесная караулка, находится на левом берегу Большого Зеленчука, на высоте приблизительно 4300 футов над уровнем моря. Против караулки выстроен хороший деревянный мост через Зеленчук. Ближайшие окрестности караулки так живописны, что здешним полесовщикам можно позавидовать. Караулка построена на большой покрытой травой поляне, которая окружена со всех сторон редколесьем из хорошеньких молодых кудрявых берёзок, перемешанных с соснами. Они растут довольно далеко друг от друга и между них красиво просвечивается лесная даль. По дороге к мосту и за ним, на другой стороне речки, также виднеются красивые сосновые рощицы; ещё дальше синеют густые пихтовые леса и, наконец, далеко на юге блестит острозубчатая цепь гор с пятнами и полосами вечного снега.

Вблизи караулки мы простояли около суток. В это время я употребил несколько часов на поездку в долину Кизгыша, который вместе с Псыжом составляет главные истоки Б. Зеленчука. Кизгыш имеет шагов 40 в ширину, вёрст 30 в длину, течёт очень быстро и настолько многоводен, что по нему без особого труда проводится сплав леса. Узкая долина его тянется очень прямо и имеет довольно красивый вид. На правой стороне её растёт преимущественно сосна, а на левой, более лесистой, пихта и особенно много ели. Верстах в 10 от того места, где впадает в Зеленчук Кизгыш, последний раздваивается на два истока. Левый из них получает начало из Главного Кавказского хребта вблизи Марухского перевала, а правый - из-под горы Капышистры *), самой красивой, стройной и одной из самых высоких в верховьях Зеленчука. Очень высокая гора находится также вблизи впадения Кизгыша в Зеленчук. Хороший, крупный лес тянется по Кизгышу только вёрст 10 - т.е. до того места, где упомянутые уже истоки этой речки сливаются друг с другом.

В долину Кизгыша я поехал вместе со своим проводником Нагоем Дауровым, который в этой долине бывал неоднократно, но давно. Отправляясь в неё, мы подробно распросили полесовщиков о всех находящихся в ней дорожках и тропинках, но тем не менее сбились с пути, не успев отъехать от караулки 3-4 версты. Я догадался, что по ошибке мой проводник избрал правую тропинку вместо левой и потому решил свернуть влево и лесом пробраться на настоящую дорогу. Вскоре, однако, мы забрались в такой бурелом, в такую чащу, что должны были бесконечное число раз сворачивать то вправо, то влево и в конце концов совершенно сбились с дороги. К сожалению, лес был настолько густ, что сквозь него нельзя было видеть окружающих долину гор и ориентироваться по ним. Я опасался, как-бы не пришлось нам ночевать в лесу, что было-бы не особенно приятно, так как у нас не было с собой ни хлеба, ни тёплого платья. Волей-неволей принуждены мы были возвратиться назад, по своим же следам, и с трудом отыскивая их в некоторых местах, выбраться на прежнюю тропинку. По ней мы проехали ещё версты 2 назад, а затем уже, попавши наконец на настоящую дорогу, отправились вверх по ущелью.

В этой долине мы втретили несколько небольших (саженей в 100-200 длиною) озёр, или, правильнее, болот, заросших осокою и камышём; кроме того, на полянах во многих местах нашли такие-же кучи камней, как по Зеленчуку, и длинный вал, идущий поперёк долины и, вероятно, служивший когда-то для защиты её обитателей от нападения врагов. Что касается растительности этой долины, то она очень сходна с растительностью по Зеленчуку и также состоит внизу из смешанных лиственных пород, а вверху почти исключительно из хвойных, над которыми тянутся ещё заросли низкорослой берёзы.

Верховья Кизгыша окружены высокими чёрными зубчатыми скалами, на которых виднеются пятна и полосы снега; здесь-же находится и несколько глетчеров, на существование которых указывает и мутная вода Кизгыша. Один из глетчеров, довольно длинный и сильно обрывистый, спускается с горы Капышистры.

На следующее утро мы отправились вверх по Зеленчуку, или правильнее, Псыжу, так как выше слияния с Кизгышём Зеленчук называют обыкновенно Псыжем *) по имени той очень высокой горы (12427 ф.), из-под которой он вытекает **).

Дорога от караулки вверх по Зеленчуку тянется то по лесу, то по полянам. Последние и здесь окружены изящными, стройными соснами и имеют такой-же красивый вид, как и вблизи караулки. Особенностью этой местности служат густые заросли черёмухи, покрывающие дно долины. В 2¹/₂ верстах от караулки в Псыж впадает Иркыз. Это не глубокая, не особенно быстрая, но замечательно красивая речка имеет шагов 20-25 в ширину и несёт голубую и, при том, прозрачную воду, что на дне её видны отчётливо даже самые мелкие камешки. Нам пришлось проехать вверх по долине её версты полторы, потом перебраться через неё и снова спуститься в долину Псыжа.

Когда мы отъехали от караулки вёрст 6, то нашим взорам открылся очень красивый вид на долину р. Софие, впадающей в Псыж с правой стороны*). Эта речка имеет в дину всего лишь вёрст 8, но течёт в очень глубокой, довольно просторной прямой долине, покрытой лесом. По левой, более тенистой стороне долины растёт почти сплошной пихтовый лес, по правой же он значительно реже, мельче и состоит по-преимуществу из сосны. Кроме того в нём очень много полян. По этой долине также уже производилась рубка леса, причём брусья стаскивали до Псыжа, а по этому последнему сплавляли дальше. Рубили его, впрочем, только вблизи впадения Софиа в Псыж.

Долина р. Софиа замечательна в том отношении, что верховья её окружены очень высокими горами, представляющими громадный амфитеатр крутых и острозубчатых чёрных скал, украшенных не только пятнами, полосами и лентами снега, но даже довольно порядочными снежными полями и глетчерами. Такие-же высокие горы окаймляют эту долину почти на всём её протяжении с южной стороны. С снежных полей, висящих на них, стекает в Софиа множество усеянных водопадами и блестящих, как серебро, быстрых и шумных горных потоков. В самых истоках Софиа находится три глетчера. Один из них довольно длинен и достигает, вместе с фирновыми полями, питающими его, вероятно, не менее двух вёрст. Кроме того, он имеет значительную ширину и представляет очень толстый пласт льда. Вверху этот глетчер более или менее полог, но самая нижняя часть его на протяжении, вероятно, более сотни саженей обрывается очень круто. Из под него вытекает 4 больших и множество маленьких речек. С северной стороны этого ледника находился другой, меньший, который выдающейся скалой разделяется в своей нижней части на две ветви, а с южной - длинный и широкий фирн-глетчер. Около него лежат ещё довольно значительные для этой части Кавказа снежные поля. Над ними поднимается очень крутая и высокая чёрная скала; она имеет вид широкой закруглённой лопаты и испещрена полосами и пятнами снега. Высота её, вероятно, не менее 10¹/₂ или 11 тысяч футов. Надо заметить, что эти горы не принадлежат к гребню Главного хребта, а отстают от него вёрст на 15.

От того места, где Софиа впадает в Псыж, мы проехали вверх по долине ещё вёрст 10. Здесь она с каждым шагом становилась всё теснее и теснее, а горы, окружающие её, выше и выше. Дно её покрыто лесом, состоящим из вербы, осины, берёзы, крушины, сосны и пихты. Встречается в ней также и кавказский горный клён (Acer Trautvetteri), но не в таком количестве, как упомянутые выше породы. Сосны и пихты достигают в этом лесу аршина в диаметре и несколько больше, но таких великанов, какие растут в долине Теберды или в долине Лабы (в Загдане), я здесь не видел вовсе. Вообще этот лес за последние лет 15-20 заметно поредел. Целые тысячи сосновых брёвен, приготовленных для сплава, мы застали и теперь на берегах Псыжа. Вдали от речки, на склонах гор, этот лес, впрочем, заметно лучше, гуще и состоит почти исключительно из кавказской пихты (Abies Nordmanniana Spach.). Немало удивило меня отсутствие крупной дичи в этих местах. В самом деле, на всём пространстве, которое мы проехали в это утро, только около одной лужи я видел более или менее свежие следы диких свиней.

В полдень мы достигли одной небольшой полянки на левой стороне Псыжа, дальше которой ехать верхом было невозможно. Сдесь мы сделали привал. Я и два наших проводника-охотника принялись в бинокль и в сильную подзорную трубу рассматривать горные луга и скалы, находящиеся ро обеим сторонам ущелья выше пояса лесов. Они представляли все удобства для жизни таких животных, как туры, серны, а отчасти и медведи; но как мы ни старались в течение слишком получаса увидеть на них что-нибудь живое, все наши труды оказались тщетными. Причина этого, впрочем, вполне понятна. Верховья Зеленчука, имеющие большое количество полян и очень много удобных для пастьбы альпийских лугов, издавна привлекают к себе из Карачая и других местностей Кубанской области огромное количество кочевников с их стадами и табунами. В последующие дни нашего пребывания в этих местах я убедился, что здесь нет места в горах, где-бы ни паслись овцы, козы, лошади или крупный рогатый скот и где-бы крики пастухов, лай собак и рёв или ржание домашних животных ни раздавался со всех сторон. Конечно, при таких условиях дичь в верховьях Зеленчука держаться не будет, или-же забьётся в такие пропасти и трущобы, куда злейший враг её человек проникнуть не может. Два года тому назад здесь охотился известный английский путешественник и спортсмен Литльдаль, и ему удалось убить в верховьях Псыжа только одну серну.

Так как мне хотелось пробраться ещё выше по этому ущелью и ещё побродить по его лесам, то я вдвоём со своим проводником Нагоем Дауровым отправился дальше пешком. Мы прошли до того места, где в Псыж впадает с левой стороны довольно большая речка, и ещё выше, где сам он разделяется на два горных потока. Здесь мы упёрлись в высокую, выдающуюся мысом гору, которая возвышается между этими двумя истоками Псыжа. Недалеко отсюда крупный лес, растущий по ущельям, кончался, заменяясь березниками, за которыми виднеются невдалеке скалистые, совершенно безлесые горы, покрытые уже во многих местах снегом. С этого места мы возвратились на поляну, где меня ожидал мой спутник с двумя проводниками, чтобы всем вместе ехать на оставшийся у нас позади хребет Абишира-Ахуба. В пройденной нами части леса дичи, как заметно было, держится также очень мало. Мы не видели здесь ни медвежьих, ни оленьих следов, а только местах в 2-3 свиные покопы. Зубров в этих лесах, конечно, быть не может.

Едва мы успели возвратиться на поляну, как уже начался дождь. Ещё рано утром, когда мы были на караулке и только собирались ехать, я обратил внимание на отсутствие росы и необыкновенно тёплый воздух. Несмотря на высоту местности, равную почти 4¹/₂ тысячам футов, в пять часов утра термометр показывал нам +15°С. Я решил, что погода должна измениться к худьшему, и это предположение теперь оправдалось вполне.

Дождь заставил нас просидеть часа полтора под густыми елями; когда же небо на севере, куда нам надо было ехать, заметно очистилось и роса с деревьев немного спала, мы двинулись в путь. Дождь, однако, успел порядочно помочить нас в то время, когда нам приходилось ехать по лесу недалеко от долины Иркыза.

Добравшись до знакомой уже переправы через эту речку, мы переехали её и направились вверх по левой стороне её долины. Здесь оказалась сильно набитая дорога, по которой ежегодно перегоняется несколько десятков тысяч лошадей и рогатого скота на горные пастбища верховьев Лабы, Урупа и их притоков. Дорога эта идёт то лесом, то полянами или опушками лесов, по местности очень живописной и напоминающей множеством красивых и больших полян окрестности "Старого Жилища". Долина Иркыза (Речепсты) имеет около 25 вёрст в длину, начинается у горы Чилик и ограничивается с юга отрогами Главного Кавказского хребта, а с севера хребтом Абишира-Ахуба. Она очень глубока, но достаточно просторна и замечательно красива. На левом склоне её, начиная от речки и до половины высоты, растёт сосновый лес, который во многих местах прерывается, образуя уже упомянутые большие поляны, покрытые зелёной и свежей в течение всего лета травой. Выше леса тянется широкий пояс прекрасных горных лугов, а над ним скалы и осыпи вершин Абишира-Ахуба. Совершенно иной вид имеет правый, более тенистый, обращённый к северу склон. Весь он зарос сплошным густым ельником, и только на самом верху его тянутся горные луга. Снега на нём также заметно больше, чем на левом, где он гораздо быстрее стаивает. Леса правого склона долины Иркыза должны, вероятно, считаться лучшими в этой местности и наименее пострадавшими от топора.

Проехав вверх по долине Иркыза версты четыре, мы свернули вправо, сделали ещё версты 2, поднимаясь выше и выше по южному склону хребта Абишира-Ахуба, и, наконец, уже перед вечером остановились на ночлег. Для стоянки я выбрал очень удобное место на краю поляны и недалеко от небольшой речки, текущей с Абишира-Ахуба. Это место находится приблизительно на одной трети подъёма на упомянутый хребет и на высоте 5900 ф. над уровнем моря. Оно замечательно тем, что с него открывается вид на всю долину Речепсты, на хребет Абишира-Ахуба и на вершины Главного хребта. Мы решили простоять здесь суток двое или трое; я предполагал в это время раза два побывать на вершинах Абишира-Ахуба, осмотреть северный склон его, где получает начало Кяфар-Агур, и, наконец, поохотиться, если удастся, за турами или сернами.

На следующий день я встал как только начало светать, и думал тотчас-же отправиться в путь с одним проводником, Небо было в это время совершенно чисто, вдали на юге ясно обрисовывались на нём острые зубцы гор, а на севере, позади нас, мрачной стеной поднимался хребет Абишира-Ахуба. К моему большому огорчению, верхняя часть его была окутана густыми тёмно-серыми облаками, клубы которых то спускались вниз, то поднимались вверх, не переставая, однако, скрывать от наших глаз самый гребень хребта. Лезть на него при таких условиях было бесполезно, так как туман лишил-бы нас возможности что-либо увидеть. Я льстил себя надеждой, что с восходом солнца он развеется, и потому ежеминутно присматривался к беспрерывно изменяющимся его контурам. Сколько не старался я подметить, когда, наконец, он начнёт подниматься и сквозь него покажутся вершины хребта, но каждый раз должен был испытывать горькое разочарование, так как туман по временам не только не поднимался, но даже опускался ниже, чем был раньше. Наконец, в восьмом часу он заметно поредел и под ним показался скалистый зубчатый гребень хребта. Дорожа каждой минутой, мы поспешили двинуться в путь. Туда-же, но другой дорогой отправился и мой спутник С.О. Давидович.

Половину подъёма я сделал на лошади, дальше-же пришлось идти пешком. В это время скалы и утёсы, составляющие вершину хребта, находились как-будто-бы совсем близко, но мы должны были целых полтора часа лезть на крутую, как стена, гору, прежде чем добрались до гребня её. Снега здесь было очень мало и лежал он только в некоторых котловинах, да кое-где под самым гребнем хребта, образуя небольшие поля; что-же касается глетчеров, то ни здесь, ни в других местах южного склона Абишира-Ахуба их не оказалось вовсе. Зато вся верхняя часть Абишира-Ахуба покрыта с этой стороны широкой полосой осыпей (в некоторых местах до полутора версты в ширину), по которым идти гораздо труднее и хуже, чем по снежным полям или глетчерам, так как нога не только глубоко тонет в них, но и с целой грудой мелких и крупных камней сунется вниз, как только на неё обопрёшься. Мне эти осыпи надоели до невозможности, и я был несказанно рад, когда они кончились, и я ступил на скалы.Вскоре после этого, именно в 11 часов, мы были на вершине хребта, средняя высота которого равняется приблизительно 10000 ф. Во время подъёма мы два раза вспугивали горных курочек (Perdix chukar Gray), которые, как сообщил мой проводник-охотник, встречаются здесь довольно часто; кроме того видели много дроздов-деряб (Turdus viscivoros L.) и одного чёрнобурого грифа (Vultur monachus L.). Он два раза пролетал над нами так близко, что мы не только слышали ясно шум его крыльев, но, как казалось, чувствовали производимый им ветер. Мой проводник удивлялся, что нам не попались нигде горные индейки, которых, по его словам, иногда бывает здесь столько, сколько камней. Красивая горная ящерица (Lacerta muralis Laur.) встречается тут очень часто на скалах и осыпях. Кроме того, здесь же в траве я нашёл толстую тёмнобурую гадюку (Vipera berus L.), вдоль спины которой тянулась очень широкая зигзагообразная полоса не из угловых, как обыкновенно, а из более или менее закруглённых пятен. Что касается растительности этих мест, то при начале подъёма она состояла главным образом из густых берёзовых зарослей, поднимающихся приблизительно тысяч до 7¹/₂ футов над уровнем моря; среди берёз растут здесь также сосны, верба, а кое-где и бук. Выше полосы лесов тянутся уже горные луга, которые в отношении своей флоры мало отличаются от горных лугов других мест Кубанской области. Здесь попался мне, между прочим, и один вид колокольчиков (Campanula), которого раньше я, как кажется, не встречал; кроме того я невольно обратил внимание на очень красивые крошечные генцианы (Gentiana pyrenaica), которые растут группами в несколько десятков или даже сотен экземпляров, образуя чудные островки из сапфирово-синих звёздочек, рассыпанных по зелёному ковру. В минералогическом отношении Абишира-Ахуба не представляет разнообразия или богатства. Гребень его в этих местах состоит по преимуществу из осадочных образований, именно из плотного тёмно-серого известняка с белыми прослойками известкового шпата. Кроме того, во многих местах на самом гребне хребта выступают скалы из зелёного кремнистого сланца. Из тех-же минералов, а также аспидного сланца состоят и осыпи, покрывающие немалое пространство, как уже было замечено, на склонах этого хребта. На нём же, в особенности по северному склону, попадается также гранит и гнейс.

Абишира-Ахуба замечателен по необыкновенно красивым видам, отрывающимся с высоты 10000 ф. в разные стороны на целые сотни вёрст. На леса, многие долины и ущелья отсюда приходится смотреть буквально с птичьего полёта. Особенно красив вид на Главный Кавказский хребет, покрытый блестящими снежными полями. Многие вершины его, как, напр. Псыж, Капышистра, видно превосходно и во всех подробностях. Острая, стройная и необыкновенно красивая вершина Капышистры, состоящая из тесной группы ещё более тонких и стройных зубцов скал, необыкновенно изящно разрисованных пятнами, полосами и зубчатыми лентами снега, представляется отсюда восхитительной.

Скажу несколько слов о географическом положении и других особенностях Абишира-Ахуба. Этот хребет тянется более или менее параллельно Главному Кавказскому и отстоит от него средним числом вёрст на 30. Он представляется гигантским валом, который простирается от ущелья Б. Зеленчука до ущелья Б. Лабы, и имеет в длину, если за начало принять вершину Хизчерцахро, а за конец западные отроги горы Чилик № 2, обрывающийся к долине Лабы, - не менее 25 вёрст. Первая из названных вершин его поднимается до высоты 10458 ф., а Чилик № 1 - до 10626 ф.; приблизительно такой-же высоты достигает Чилик № 2. Весь гребень Абишира-Ахуба не имеет ни одной глубокой седловины, и ни одной вершины, которая-бы поднималась значительно выше прочих точек гребня. Таким образом, высота его на всём протяжении хребта очень однообразна и мало уступает высоте отдельных вершин. На Абишира-Ахуба есть только два перевала: один в восточной части, где дорога из долины Иркыза переходит на хребет Эхреску и дальше тянется между Зеленчуком и Кяфаром, а другой - в самой западной части хребта. Он известен под именем Чилика. Вдоль всей южной подошвы хребта течёт Иркыз (Речепста), вытекающий из-под перевала Чилик, с северного-же склона его получает начало Агур, или, как его называют обыкновенно, Кяфар-Агур, Хызынчик, Чилик и несколько речек, направляющихся в Уруп. Вблизи вершины Хизчерцахро Абишира-Ахуба поворачивает на С.-В. и под именем Эхреску и Мыцешта продолжается ещё почти на 20 вёрст, отделяя долину Б. Зеленчука от долины Кяфар-Агура и Кяфара. Когда я взобрался на самый гребень хребта, то меня поразило крайнее несходство северного и южного склонов его. Южный склон, по которому мы поднимались на гребень, хоть и очень крут, но представляет в общем довольно однообразную поверхность. Он нигде не пересекается глубокими балками или ущельями и совершенно лишён сильно выдающихся высоких обрывистых скал. Внизу этот склон покрыт лесом, хотя и не сплошным; над ним располагается поднимаюшаяся очень круто, но также мало изборождённая зона горных лугов; ещё выше тянутся осыпи и, наконец, скалы, составляющие гребень хребта. Во многих местах и этот гребень состоит из выветрившихся, распавшихся горных пород, незаметно переходящих в осыпи, лежащие на склонах хребта. По всему заметно, что южный склон Абишира-Ахуба мало подвергался и подвергается теперь размыву или эррозии, причину чего надо искать в малом сравнительно количестве атмосферных осадков, выпадающих на нём в виде дождя и снега. В самом деле, весь южный склон питпет только одну небольшую речку. Иркыз, в которую не стекает с Абишира-Ахуба ни одного более или менее многоводного горного потока, а лишь небольшие ручьи, получающие начало из родников в нижнем или среднем поясе хребта. Кроме того, на всём южном склоне нет ни одного озерца, которыми, как мы увидим сейчас, усыпан весь северный склон. О полном отсутствии сколько-нибудь значительных снежных полей на южном склоне уже было сказано.

Совершенную противоположность представляет северный склон Абишира-Ахуба. Он изрыт и изборожден до невозможности. Глубокие балки, ущелья, кручи, обрывы и высокие скалы встречаются на всём его протяжении как в длину, так и в вертикальном направлении. Снегов здесь тоже несравненно больше, в некоторых местах они обледенели и превратились в фирн-глетчеры. Ниже их лежат во многих местах маленькие, но очень красивые альпийские озерца. Эти последние, а также снега дают начало целому ряду речек (Кяфар-Агур, Хызынчик и т.д., которые текут очень быстро, довольно многоводны и уносят с Абишира-Ахуба, может быть в 8-10 раз большее количество воды, чем Иркыз.

Только-что указанное различие между северным и южным склонами Абишира-Ахуба нужно приписать, конечно, значительному различию в количестве атмосферных осадков, выпадающих на том и другом склоне. Здесь, следовательно, мы встречаемся с той-же особенностью в распределении их, как вблизи Владикавказа, Алагира и во многих других местах Северного Кавказа, где на первых уступах гор, обращённых к равнинам и предгорьям, выпадает значительно большее количество атмосферных осадков, чем в защищённых от влажных ветров ущельях и котловинах внутри гор. Читателю, может быть, известно, что в то время, когда во Владикавказе или Алагире в июне и первой половине июля идут почти ежедневные дожди, в горах Осетии или на военно-грузинской дороге нередко стоит засуха и выгорает хребет. То-же самое я наблюдал много раз около Псебая, где часто идут гораздо более обильные дожди, чем в глубине гор. Что касается Абишира-Ахуба, то северный склон его более или менее открыт для ветров, дующих с равнины; поэтому тёплый и до известной степени влажный воздух, приносимый ими, при подъёме на высокий хребет должен охлаждаться и выделять значительную часть заключающейся в нём влаги на северном склоне хребта. Что-же касается очень влажных, дующих с Чёрного моря южных ветров, то они, прежде чем достигнуть Абишира-Ахуба, должны встретить ещё более высокий Главный Кавказский хребет и на его снежных вершинах оставить большую часть своих паров. Таким образом, на южный склон Абишира-Ахуба как с той, так и с другой стороны должен приноситься воздух, уже обездоленный парами воды.

Возвращаюсь теперь к прерванному рассказу о нашем путешествии. Скалы, где мы взобрались на гребень Абишира-Ахуба, отстоят вёрст на 5 к западу от вершины Хизчерцахро и находится против того места, где получает своё начало средний из трёх истоков Кяфар-Агур. На гребне этого высокого хребта всегда дует более или менее сильный ветер; это-же было и сегодня, когда мы взошли на него. Страшно вспотевши за время полуторачасового подъёма по кручам и особенно осыпям, я не мог остаться на гребне более 10-15 минут и принужден был искать спасения от ветра под защитой одной скалы,закрывавшей нас с юга и не мешавшей смотреть на север; поэтому мы уселись под скалой и принялись усердно обозревать в бинокль кручи и косогоры, недеясь увидеть где-нибудь туров или серн. Все наши старания оказались, однако, тщетными.

Северный склон здесь так крут и пересекается множеством таких обрывистых скал, что спуститься с него можно только с большим трудом. Отдохнувши немного, мы отправились вдоль гребня дальше, на запад, при чём я полез по самому гребню хребта, а мой проводник несколько ниже по северному склону его. В версте отсюда, в одной седловине, мы должны были снова сойтись. Я пробрался туда довольно быстро, но долго не мог дождаться своего проводника. Наконец он явился и притом с той-же стороны, откуда пришёл я. Оказалось, что на северной стороне гребня скалы были так круты, что перебраться через них было невозможно. Вскоре мы снова нашли затишек, уселись в нём и принялись рассматривать скалы; но и на этот раз никакой дичи не увидели, несмотря на то, что места здесь очень удобные для серн и туров. Это опечалило меня и сильно смутило моего проводника. Два года тому назад он был в верховьях Кяфар-Агура с кн. Демидовым и Литльдэлем и находил с ними очень много дичи. Кроме того, за два дня до нашего приезда сюда он говорил, что лучшей охоты, как на Кяфар-Агуре, трудно найти, и что, если-бы здесь не оказалось дичи, то он и не знал бы, где искать её. Он показывал мне здесь-же место, где Литльдэль убил молодого тура, потом старого, а также места, где убил медведя, где видел целый табун серн и не хотел стрелять по ним и т.д. Но всё это было хотя и очень недавно, но не теперь!

После такого разочарования мы пошли ещё дальше вдоль гребня хребта и добрались до следующей неглубокой седловины. Здесь тянулась на север довольно пологая балка, по которой без труда можно было пройти далеко вниз. На дне этой балки лежало чудное озерцо с тёмно-зелёной водой. Оно имело почти круглую форму и в поперечнике приблизительно ¹/₄ версты или несколько больше. Около него располагалось довольно большое обледенелое снежное поле. Из этого озерца вытекает небольшая речка, направляющаяся в один из истоков Кяфар-Агура. Значительно дальше блестело еще другое подобное-же озерцо.

Насмотревшись вдоволь на эти красивые места, мы ещё раз попытались тщательно осмотреть в бинокль окружающие нас горы, но и здесь не заметили никакой дичи. Мой проводник показал, однако, мне и в этой долине место, где Демидов стрелял по турам два года тому назад. Замечательно, что ни на снегу, ни на осыпях не было заметно даже и следов зверей. Отсутствие их и на этих прекрасных местах, на которые не заходят, к тому-же, пастухи-горцы с своими стадами, совсем озадачило моего проводника, и он не знал, чему приписать это обстоятельство.

Пройдя ещё с версту вдоль хребта, мы часа за полтора до захода солнца решили отправиться к своей стоянке. Нам надо было теперь совершить спуск не менее, как в 4000 ф. Он показался мне бесконечным. Версты две мы шли по осыпям, в которые ноги погружались более, чем на ¹/₄ аршина. Кроме того, осыпи были так круты, что ьысячи камней, сдвинутых со своего места нашими ногами, со стуком и грохотом летели вниз, опережая нас на целую сотню саженей. Мы должны были итти здесь рядом, друг около друга, чтобы не угрожать один другому этим каменным градом. Когда осыпи кончились, начались альпийские луга, но такие крутые, что и по ним спускаться было очень неприятно. В сумерках мы добрались до берёзового леса, а когда уже стемнело - до своей стоянки.

Снова взбираться на следующий день на Абишира-Ахуба у меня не было охоты, да, кроме того, это было-бы и несколько утомительно для ног, которые с лета прошлого года не подвергались ни разу такому испытанию. По этой причине я решил проехать сначала по долине Иркыза и осмотреть долину Дукуа *), единственного, если не считать мелких ручьёв, притока названной речки. Мне хотелось осмотреть леса этих мест и, главным образом, узнать, нет-ли здесь каких-нибудь следов пребывания зубров. После этого я предполагал снова возвратиться к подножью Абишира-Ахуба и ещё раз или два побывать на вершинах его.

Дукуа получает начало не из Главного хребта, а из его отрогов, отделяющих истоки Зеленчука от истоков Лабы, имеет всего лишь около 10 вёрст в длину и впадает в Иркыз с правой стороны. Вытекает она из гор тремя главными потоками: восточный из них самый короткий, западный значительно больше и средний самый большой. К верховьям последнего мне и хотелось пробраться. Он отделяется от восточного потока довольно высокой, вверху скалистой горой, почти сплошь покрытой березняками и зарослями рододендронов. От нашей стоянки мы должны были спуститься к Иркызу, переехать через него и затем продолжать путь по долине Дукуа. Она также покрыта довольно порядочным лесом, который на правой, более тенистой стороне состоит преимущественно из берёзы, а на левой - из сосновых насаждений. Верстах в пяти выше впадения в Иркыз долина Дукуа разветвляется на три упомянутых уже долины, и здесь кончается крупный лес, покрывающий всю нижнюю часть её. Проехав от этого места ещё версты четыре, мы остановились почти у самых верховьев среднего истока, который представляет речку небольших размеров, текущую в глубокой долине. Ниже этого места Дукуа образует несколько водоёмов, глубиной аршина в полтора или два, с медленно текущей и такой прозрачной водой, сквозь которую видны самые мелкие предметы, лежащие на дне. Здесь мы остановились на некоторое время и долго любовались множеством сновавших взад и вперёд огромных форелей.

Наша новая стоянка находилась у самого берега речки, на высоте 6560 футов над уровнем моря. Левый склон долины и здесь покрыт редким лесом, а правый - сплошным березняком и густейшими зарослями рододендронов. В углублении одной скалы, возвышавшейся среди рододендронов, мы заметили со своей стоянки серну. Она покойно лежала и, очевидно, наблюдала за нами, когда мы разсёдлывали своих лошадей, разбивали палатку и раскладывали вещи. До неё было немного более полуверсты, но подойти к ней на выстрел было невозможно - поэтому мы оставили её в покое.

После полудня я с одним из наших проводников отправился на скалы к самым истокам Дукуа. Около часа мы лезли по дну долины, то прыгая с камня на камень, то пробираясь через густые заросли рододендронов. Пройдя таким образом версты две, мы выбрались на более открытое место, где выдающимся с юга на север мысом истоки Дукуа разделяются на две котловины. Я отправился сначала в западную, которая ограничивается с запада возвышающимся над долиной Лабы хребтом Ахухапара. Она окружена со всех сторон, кроме северо-восточной, амфитеатром высоких чёрных скал, на которых лежат во многих местах полосы и пятна снега. Ни глетчеров, ни больших снежных полей здесь нет вовсе, но на самом дне котловины оказалось чудное альпийское озерцо с той необыкновенно прозрачной тёмно-зелёной водой, какой отличаются все вообще озёра больших высот. Другая котловина во всех отношениях напоминает первую, но заметно длинее её. За поздним временем я не успел её хорошо осмотреть, но и в ней увидел такое-же озерцо, как и в первой. Ниже скал в обоих котловинах растут рододендроны (Rhododendron caucasicum L.). Никаких зверей мы здесь не встретили. Это объясняется тем, что в верховьях Дукуа на всех удобных для пастьбы скота склонах гор паслись уже стада овец.

Обратный путь к подножью Абишира-Ахуба мы совершили по другой дороге - через третий исток Дукуа и дальше по водоразделу между Зеленчуком и Большой Лабой, или, точнее говоря, между истоками Иркыза (Речепсты) и Пхиа, впадающей в Лабу. Проехав версты три вниз по долине среднего истока Дукуа, мы повернули вправо, поднявшись на хребет, возвышающийся над последним, самым западным истоком Дукуа, и здесь вблизи одного кабардинского коша*) сделали привал. Желая лучше ознакомиться с этими местами, я предпринял и отсюда небольшую ознакомительную экскурсию на соседний хребет, идущий по-над долиной Б. Лабы, но ничего особенного не нашёл.

Дальше наша дорога, пересекая несколько более или менее глубоких балок, поросших лесом, поднималась всё выше и выше и выходила, наконец, на водораздел между Иркызом и Пхиа. Водораздел этот вообще не высок и образует несколько неглубоких седловин. На нём, или, по крайней мере, по сторонам его везде растёт лес. Против главного истока Пхиавысота водораздела, вероятно, не более 6 или 6¹/₂ тысяч футов. Здесь леса Иркыза и дремучие леса Лабы почти сходятся друг с другом, и это место представляет самый удобный и низкий пункт, где зубры могли перекочевать с верховьев Лабы на Иркыз. С этого водораздела открываются превосходные картины на все четыре стороноы. Прекрасно видна отсюда величественная стена Абишира-Ахуба, скалистый Чилик, белоснежные пирамиды Главного Кавказского хребта, сплошь покрытая зеленью долина Иркыза, чудные, девственные, тёмнозелёные пихтовые леса долины Пхиа и, наконец, далеко-далеко внизу ещё более замечательные леса долины Загдан*).

С водораздела дорога поворачивает вправо, довольно долго тянется по крутым косогорам, обходя множество балок, направляющихся к Иркызу и, наконец, спускается к главному истоку его, названному на картах Кавказа Речепстой. Мы выбрали для стоянки место на левом берегу речки и верстах в 4 ниже её истоков, на высоте 7050 ф. над ур. моря. Речепста представляется здесь уже совсем небольшим горным потоком, имеющим всего лиш 5-7 аршин в ширину. Около нашей стоянки по долине росло довольно много берёзы, но выше эта долина становится уже совсем безлесой.

Следующий день я решил снова посвятить восхождению на Абишира-Ахуба и осмотру западной части его. Для этой цели я и мои проводники встали ещё до света, несколько закусили и в четвёртом часу утра уже отправились в путь. Более половины подъёма я и один из моих проводников проехали верхами, делая по причине страшной крутизны подъёма бесконечное число зигзагов то в ту, то в другую сторону. Так мы поднимались полтора часа, да после этого карабкались пешком ещё целый час на крутую, как стена, гору. К нашей радости, здесь совсем не было осыпей, и весь склон хребта, за исключением только самой верхней части его, представлял сплошной альпийский луг, щедро украшенный природой бесчисленным множеством различных альпийских цветов. Такого изобилия незабудок, как в этих местах, я нигде не видел. От них многие косогоры казались совершенно голубыми. Кроме того, незабудки росли такими пышными кустами, что сорвав 4-5 штук их, можно было составить целый букет. Рядом с незабудками встречаются красивые Daphne glomerata, Betonica grandiflora, Veronica, Aquilegia, Gentiana, Geranium, Polygonum bistorta, Centaurea и т.д. Лесов на всём протяжении этого склона нет вовсе.

В пятом часу утра, когда мы слезли с лошадей, чтобы продолжить путь пешком, угрюмые, покрытые снегом далёкие горы, имевшие какой-то особенный, холодный, синевато-серый оттенок, вдруг начали как-будто-бы одна за другой загораться нежным бледнорозовым пламенем. С каждой минутой это пламя или этот свет спускался ниже и ниже, захватывая всё большее и большее пространство - сначала загорелись острые зубцы Капышистры, потом Псыж, горы в верховьях Софиа, а затем уже многие другие. Величественная панорама гор как-будто-бы сразу ожила и облеклась в весёлый, блестящий праздничный наряд. Вид с Абишира-Ахуба на Главный Кавказский хребет представляет замечательную картину, несомненно, одну из самых прелестных в Кубанской области, и вызывает какое-то особенное восторженное настроение.

Когда мы взошли на самый гребень Абишира-Ахуба и взглянули на противоположный, т.е северный склон его, то увидели здесь, как и на восточной части хребта, где мы поднимались первый раз, так же целый лабиринт обрывов, скал и пропастей; только снега в этих местах оказалось значительно больше. Кроме того, в полуверсте от нас был виден небольшой фирн-глетчер, а ещё дальше около десятка различной формы и величины горных озёр. Одно из них имело около полуверсты в длину и ширину и на поверхности его плавала огромная, чуть не в четверть всего озера, глыба льда, ссунувшаяся сюда, очевидно, с соседнего крутого склона горы. Большая часть этих озёр была окружена пустынными осыпями и только в некоторых местах около них можно было видеть небольшие клочки земли, покрытые тощей зелёной травкой. Почти все эти озёра находились на высоте приблизительно в 9000 или 9500 ф. над уровнем моря и были наполнены какой-то прозрачной и необыкновенно тёмной, с синеватым оттенком водой, как все вообще высокогорные озёра. Сравнительно большое скопление снегов и воды объясняется существующим в этой части северного склона Абишира-Ахуба довольно значительной котловины, ограниченной с трёх сторон горами. В неё должно наносится зимой много снега ветрами, дующими с равнин и предгорий. Из этих снегов и озёр получает начало главный (западный) исток Кяфар-Агура. Что касается геологического строения, то хребет Абишира-Ахуба в этой части состоит местами только из аспидного сланца, местами-же из кремнистых кристаллических пород - гранита и гнейса. На северном склоне его также встречаются почти исключительно только-что упомянутые минералы.

То место хребта, на которое мы взошли, отстоит от г. Чилика № 1 версты на три и имеет высоту лишь немного меньшую, чем сам Чилик (10626 ф.); от него мы стали пробираться по острому зубчатому гребню к востоку. В это время на северной стороне стоял редкий туман. Когда мы проходили над одним снежным полем, которое лежало у наших ног, но футов на 500 ниже нас, вдруг сквозь туман я заметил на снегу несколько быстро двигавшихся тёмных предметов. Так как я и в этот раз поднимался на Абишира-Ахуба не без надежды поохотиться, то под влиянием настроенного известным образом воображения принял движущиеся предметы за серн; когда же туман немного разсеялся, то мнимые серны оказались стайкой горных индеек. Спускаться к ним мне не хотелось, да к тому-же, онинаходились на средине чистоо, ровного, довольно большого снежного поля, где подойти к ним на выстрел было невозможно.

После этого мы прошли ещй с полверсты вдоль гребня хребта, потом повернули вправо, перешли через несколько длинных, но не широких снежных полей и через порядочное пространство, занятое осыпями, попали на дно котловины, где располагалось несколько маленьких альпийских озёр. Несмотря на красивый и своеобразный вид, эти озёра производили какое-то удручающее впечатление. Все они лежат среди пустынных осыпей или диких скал, имеют каменистые берега и дно и совершенно лишены жизни. Ни рыб, ни птиц, на насекомых, ни травы нет ни около них, ни в их хрустальных, чистых, но холодных, как лёд, водах! Во многих местах вокруг них лежит рыхлый, сильно пропитанный водой щебень, в котором нога человека тонет вершка на 2 или на 3, и только кое-где можно видеть небольшие пространства, на которых растут мхи и лишайники, а на более сильно освещённых солнцем местах ещё синенькие генцианы (Gentiana pyrenaica), Saxifraga cartilaginea, Sax. muscoides, Sax. tridactilus, Dryas octopetala, Alsine imbricata и некоторые другие.

Переправившись через котловину, дно которой лежит футов на 600 ниже гребня Абишира-Ахуба, мы поднялись на противоположный склон её, составленный кряжем, который отделяет верховья Кяфар-Агура от верховьев Хызынчика. Гребень этого хребта также состоит по-преимуществу из аспидного сланца, который во многих местах сильно выветрился, рассыпался на мелкие куски и превратился в осыпи, простирающиеся на целые вёрсты. По обеим сторонам хребта тянутся глубокие ущелья, в одном из которых течёт Кяфар-Агур, а в другом Хызынчик, впадающий в Чилик*). Часа два мы пролазили по этому высокому хребту, но зато имели всё время перед глазами чудные картины; видели ещё несколько красивых горных озёр, а всё-таки не встретили ни туров, ни серн. Со мною ходили в этот день два проводника и в числе них был Нагой Дауров, хороший старый охотник. Он уговаривал меня пройти ещё дальше и поискать туров, но сам в то-же время, не встречая вовсе дичи в тех местах, где она прежде водилась постоянно, и не надеясь найти её, ворчал, бранился на своём кабардинском языке и плевал с досады. Он говорил мне неоднократно: "когда зверя нет, сердце не играет, и ходить скучно". Здесь он решил окончательно, что зверей погубила необыкновенно продолжительная, снежная и страшно суровая зима 1897-98 годов, от которой погибло также много домашнего скота.

Проходивши ещё час-другой, мы увидели в одном месте, на страшной глубине, пять штук серн. Будь это туры, я полез бы за ними, несмотря на то, что это стоило-бы мне больших трудов, так как на возвратном пути пришлось-бы со дна пропасти снова взбираться на самый гребень Абишира-Ахуба и после этого спуститься ещё тысячи на три футов к своей стоянке; лезть-же за сернами, которых мне приходилось стрелять каждое лето, я не хотел и решил пройти вдоль кряжа ещё некоторое расстояние; потом повернуть на юго-восток и затем уже торопясь подвигаться к своей стоянке. На возвратном пути нам снова пришлось видеть несколько маленьких горных озёр, переходить через довольно порядочные снежные поля и в третий раз побывать на гребне Абишира-Ахуба.

Следующий день был последним днём нашего пребывания на Абишира-Ахуба. В этот день мы хотели подняться вверх по Речепсте, перебраться через очень высокий перевал Чилик, осмотреть окружающие его горы, спуститься вниз и засветло найти где-нибудь на северном склоне хребта удобное для ночлега место.

Встали мы рано, но нас очень опечалило затянутое тучами небо и густые облака на всех высоких горах.И в шестом часу, когда у нас всё уже было готово к выступлению, небо стало ещё темнее; то там, то сям заблистали молнии, загремел гром и грозное эхо начало перекатываться с одной горы на другую. Ещё несколько времени спустя пошёл дождь. Перебираться в такую погоду через перевал в 10000 футов высотою было рисковано, поэтому приходилось ожидать, пока погода изменится к лучшему. Надо ещё заметить, что кабардинцы, которые пасли свой скот вблизи нашей стоянки, говорили нам накануне, что перебраться через Чилик будет трудно, а, может быть, даже невозможно, потому-что на самом перевале, с северной стороны его, лежит много снега, и что этот затвердевший снег образует крутой откосч, на котором лошадь легко может поскользнуться, покатиться вниз и разбиться вдребезги о скалы. Нагой Дауров, однако, утешал нас, приводя какую-то кабардинскую пословицу, смысл которой таков, что дождь ранним утром должен считаться хорошим предзнаменованием. Лично для него эта пословица оправдалась, если так можно выразится, в совершенно противоположном смысле.

В 7 часов утра дождь действительно перестал, мы быстро навьючили на лошадей всё наше имущество и двинулись в путь, однако дождь ещё раз помочил нас, но затем погода исправилась совершенно. Мы уже мечтали о том, как приятно будет нам через Чилик, если только не помешают снега, но в это время, как нарошно, случилось одно печальное происшествие, омрачившее наше хорошее настроение. Проехав версты три и поравнявшись с одним кабардинским кошем, мы, по предложению Нагоя, остановились, чтобы напиться айрана*) и попросили мальчика-пастуха принести нам его. Я и мой спутник С.О. Д., не слезая с лошадей, выпили из большой деревянной чашки хорошую порцию этого приятного освежающего напитка и поехали дальше, но, когда мальчик подошёл к Нагою и хотел передать ему чашку, молодая, совсем невыезжанная лошадь, на которой Нагою вовсе не следовало-бы ехать в горы, испугалась и начала бить задом. Нагой в это время несколько раз ударился о луку седла и затем спрыгнул с лошади. Мы ничего этого не видели и узнали об этом от догнавшего нас пастушёнка. Возвратившись на кош, я и мой спутник принялись осматривать Нагоя и убедились, что кости его целы, что он ушиб сильно только мягкие части и может ходить, но ехать ему дальше с нами невозможно; поэтому мы согласились на его просьбу - оставить его до выздоровления на коше и тотчас-же послать за его сыном, который живёт на другом коше и всего лишь в 10 верстах отсюда. Через несколько минут один из наших проводников отправился за сыном Нагоя, а пастушёнок за его приятелем, жившем ещё ближе, мы же в это время принялись прикладывать к ушибленным местам больного холодные компрессы. Приехавшие вскоре два кабардинца, а также наши проводники, которые полжизни провели на лошади и не один десяток раз падали с неё, также нашли положение Нагоя вовсе не опасным. Не обладая специальными медицинскими познаниями и не имея при себе почти никаких лекарств, мы не могли оказать Нагою существенной пользы, - поэтому, снабдив его всем необходимым, отправились дальше по намеченному пути к станице Сторожевой, чтобы оттуда скорее дать знать о случившемся родным Нагоя.

Дальнейший путь наш тянулся на северо-запад по безлесой долине Речепсты, окружённой с обоих сторон высокими горами, которые поднимаются тысяч до десяти футов. В верховьях Речепсты снега почти нет, и речка образуется из слияния нескольких небольших ручьёв, получающих начало главным образом из родников. В этом месте наша тропинка повернула вправо, на север, и зигзагами начала подниматься выше и выше на перевал Чилик. Она тянулась по более или менее открытой местности, притом вначале по горным лугам, а дальше через широкий пояс шиферных осыпей. Внизу подъём был более или менее пологим; а под конец сделался настолько крутым, что мы принуждены были слезть с лошадей и карабкаться пешком по узкой, едва заметной на осыпях тропинке. Лезть на гору нам пришлось очень долго, но зато с каждым шагом перед нашими глазами открывались всё лучшие и лучшие картины. Наконец мы преодолели последний уступ и очутились на самом перевале. Он представляет седловину, с правой стороны которой тотчас за тропинкой поднимается к небу заострённая скала в несколько сот футов вышиною; другая, подобная-же ей находится налево от седловины, но несколько дальше. От этой последней тянется на север длинный и очень высокий кряж, окаймляющий с западной стороны долину Чилика и отделяющий её от истоков Урупа. Оба утёса, возвышающиеся по сторонам перевала, состоят из шиферных глыб и окружены снизу шиферными-же осыпями, совершенно лишёнными растительности. Мой анероид показывал здесь 3027 метров (9930 футов).

Вид, который открывается с перевала на южную сторону, описать невозможно: это выше человеческих сил. Отсюда был виден на первом плане хребет, возвышающийся по правой стороне Речепсты и отделяющий её от долины Пхия. Он довольно высок и уже разрисован узкими извилистыми лентами и полосками снега. За ним тянутся лесистые горы, а ещё дальше Главный Кавказский хребет. Последний открыт для глаз на протяжении нескольких десятков вёрст и состоит из чёрных зубчатых скал, щедро украшенных блестящими, как серебро, снежными полями, которые с поразительной отчётливостью выступают на тёмно-голубом небе и чёрном фоне скал. Главный Кавказский хребет представляет главную прелесть этой дивной картины. Кроме того с перевала видна вся долина Иркыза с её чудными тёмнозелёными пихтовыми лесами, долина реки Софиа и все вообще горы, окружающие верховья Зеленчука. Вид на северную сторону в ущелье Чилика и на хребет Чапал также очень красив, но его нельзя и сравнить с только-что описанным.

На перевале мы пробыли около получаса, а затем начали спускаться вниз, в ущелье Чилика. В нескольких шагах от перевала мы встретили то самое довольно большое снежное поле, о котором нам уже говорили. Оно представляло, действительно, настолько крутой откос, что итти по нему, а в особенности вести лошадь очень опасно; но, к нашей радости в верхней части своей это поле успело уже настолько стаять, что тропинка захватывала его лишь на протяжении нескольких саженей. Здесь мы частью раскопали снег, частью утоптали его ногами и таким образом благополучно прошли сами и провели своих лошадей.

Дальнейший путь был вовсе не опасен, но утомителен по своей крутизне. Спускаясь с перевала, я держал в руках свой анероид и следил за движением стрелки его. Она двигалась по временам быстрее минутной стрелки обыкновенных часов. В минералогическом отношении перевал Чилик ничего особенного не представляет. Из горных пород здесь первое место занимает шифер. К нему примешивается также хлорито-тальковыйсланец и изредка кварц и известковый шпат. Футов на тысячу ниже перевала и вправо от тропы находится очень красивое тёмно-зелёное, почти круглое озерцо. Оно имеет саженей 100 в диаметре и лежит в довольно глубокой, покрытой зеленью котловине. Выше озерца местность имеет очень дикий характер, представляя целый лабиринт глубоких обрывистых скал, балок и осыпей. Уже вечером добрались мы до леса, отыскали более или менее ровное место на берегу Чилика на высоте 6¹/₂ тысячи футов над ур. моря и расположились здесь на ночлег.

На следующее утро нам надо было проехать несколько вёрст по очень крутому косогору левого склона долины Чилика, потом подняться на хребет, который тянется между истоками Урупа и долиной Чилика и, наконец, выехать на Чапал. Притуплённая, покрытая сочной травой вершина его представляет широкую поляну, которая простирается в длину вёрст на 15; на юг она обрывается поросшими лесом скалистыми уступами к узкому, глубокому ущелью Чилика, а на север спускается более полого к верховьям многочисленных притоков Урупа и Бижгона. Местность тут имеет уже иной вид: в ней нет ни вечных снегов, ни пустынных осыпей, ни утопающих в небе крутых скал, ни страшных пропастей, где каждый неосторожный шаг грозит смертью. Здесь, наоборот, всюду видны мягкие, нежные, ласкающие взор картины. Особенно красив вид с Чапала на покрытые почти сплошными лесами глубокие долины и ущелья истоков Урупа. К сожалению, однако, мы не долго могли любоваться этими чудными картинами, так как более половины всего протяжения Чапала ехали в таком густом тумане, какой бывает только на более или менее высоких горах.

Во втором часу мы сделали привал вблизи одного родника, чтобы закусить самим и покормить лошадей. От этого места дорога начала уже быстро спускаться, стало заметно теплее, туман поредел, сквозь синеватую дымку его вскоре показались знакомые уже нам горы около Зеленчукской и Сторожевой станиц; но в это-же время нас окружили такие тучи оводов и слепней, что мы должны были ехать с вениками в руках и не переставая отмахиваться ими от этих назойливых и очень больно кусающихся тварей. При закате солнца мы были уже вблизи Сторожевой станицы. Здесь я расстался со своим спутником, отправившимся в Терскую область, и с одним из наших проводников расположился ночевать недалеко от небольшой речки, впадающей в Бижгон. Несмотря на защиту палатки, нас тут чуть не съели комары. Вблизи этого места, как мы убедились на следующее утро, болота, покрытые густой травой и подобные тем, которые были описаны в начале статьи, тянутся на целые вёрсты. В них, когда мы ехали к Преградной, несколько раз едва не загрузли наши лошади.

Скажу в заключении несколько слов по поводу вопроса, главным образом побудившего меня к поездке в верховья Зеленчука: это вопрос о зубрах*). Как мои личные наблюдения, так и распросы у многих охотников и полесовщиков убедили меня, что, несмотря на утверждения некоторых современных авторов, зубры в настоящее время ни в верховьях Б. Зеленчука, ни в верховьях Урупа не встречаются вовсе. То-же могу сказать и о долине Маруха и Аксаута, которые я посетил раньше. Верховья Зеленчука, а в особенности долина Иркыза, представляют большие удобства для жизни зубров, но они покинули эти места лет 35-40 тому назад. Вероятно, их вытеснила отсюда рубка леса и пастухи-горцы со своей барантой и табунами. В верховьях Урупа, покрытых обширными сплошными лесами, зубры держались сравнительно долго, именно до начала или даже до середины восьмидесятых годов. Ещё дальше к западу мы встречаем уже места, где зубры живут и в настоящее время. Путешествуя в верховья Лабы в середине 80-х годов, я видел очень много зубровых троп, свежие следы их и даже живых зубров, но теперь и эти места посещаются зубрами только по временам. Гораздо чаще они встречаются по долинам некоторых притоков М. Лабы, напр., по Алоусу, Мастакану (Местык) и в особенности по Уруштену, но ещё больше зубров живёт в долинах и ущельях многочисленных истоков р. Белой, в местности совершенно безлюдной и покрытой дремучими лесами. Дальше к западу, именно в верховьях Пшехи зубры уже не встречаются. Таким образом, мы видим, что область распространения их за последние 30-40 лет сильно съузилась и именно с восточной стороны.